— Ожидаемо, — хмыкнул Игнаций, радуясь случаю отвлечься хоть такой малостью, поскольку слишком напряженный ум больше склонен к ошибке. — Вот так и рождаются россказни об умертвиях, а нам потом их проверяй. Что еще?

Каррачиола пожал плечами, неосторожно двинул локтем тяжеленную книгу, подхватил ее, не дав упасть со стола, и тут же почти скрылся в облаке пыли.

— Вот сюда бы… апчхи… тех юнцов, — раздраженно заговорил он, прочихавшись, — что думают, будто наше служение — сплошь драки с колдунами и нечистью. Одна... пыль… апчхи! вернее любого малефика уморит!

В устах невысокого коренастого человека, ни единой черточкой не похожего на паладина, это звучало забавно и правдиво. И вправду, Арсений Каррачиола куда больше походил на архивную крысу или ученого секретаря, чем на одного из лучших дознавателей Инквизиториума. Но работа дознавателей — не только архивы. Это выловленные из воды распухшие трупы бедолаг, повстречавшихся с глейстиг или обычными разбойниками, это распотрошенные младенцы, иной раз вырезанные прямо из чрева матери, это деревни, вымирающие от потравленной воды или сгнившего на корню жита. А еще вскрытые могилы, распятые девственницы, дети-подменыши… Ну, и бумаги, конечно. Тут Каррачиола совершенно прав.

— Идите-ка спать, Арсений, — сказал Игнаций, невольно улыбаясь, но Каррачиола, еще пару раз чихнув, поднял на него покрасневшие от пыли и усталости глаза:

— Вот еще, — сказал он устало, — в том же 1206 и как раз не так чтобы далеко от Бринар пропал клирик церкви святой Адальберты. Столичной церкви, даже не стамасской. Некий мэтр Годфруа Ажаньяс. Никогда не слыхали это имя?

Игнаций покачал головой.

— И я не слышал. А ведь странно, вы должны были тоже сейчас увидеть записи об этом в архивной сводке столичного капитула.

Каррачиола с тоской заглянул в почти опустевший кубок, разом выхлебал остаток вина и тяжело вздохнул:

— И вправду, пора спать. Буквы уже перед глазами, как тараканы от веника, разбегаются! Так вот, мэтр Ажиньяс поехал из славного города Бревалена в Клерви якобы на свадьбу сестры и не доехал. Дело было под конец осени, самое предзимье. Когда все сроки возвращения мэтра прошли, настоятель святой Адальберты сделал запрос в Инквизиториум, из столицы дело попало в Стамасс, прошла зима, а к весне от мэтра, думаю, и костей не осталось. В тамошних-то лесах... апчхи!

— Вы сказали «якобы на свадьбу», — спокойно отметил Игнаций.

— Ну да. Никакой сестры у мэтра Ажиньяса в Клерви не обнаружилось, он вообще был родом из Греваллона, наш мэтр, его семья живет там. И зачем было врать?

— Еще спросите, зачем было пропадать? — хмыкнул Игнаций, растирая занывшие к непогоде запястья. — Ну, раз ничего любопытнее пропавшего клирика в том году не случилось…

В дверь тихонько поскреблись. Это точно был не Бертран, его негромкий четкий стук Игнаций знал отлично, так что почувствовал неладное еще прежде, чем в щель приоткрытой двери заглянул монах-привратник. Это означало вести. И вряд ли добрые, потому что добрые вести не стучатся в дверь главы инквизиторского капитула в третьем часу ночи. Мелькнуло сразу — король? Но лекари давали ему еще два месяца жизни, самое малое, и лишь поэтому Игнаций позволял себе такую роскошь, как пребывание вдали от столицы.

Кивнув монаху, Игнаций принял плотный пергаментный пакет, крест-накрест обмотанный алой лентой — знак высочайшей срочности и секретности. Задержание приравнивается к государственной измене и карается смертью, равно как и использование фальшивого донесения.

— Стамасс, — удивленно сказал он через несколько мгновений Каррачиоле, даже привставшему в кресле. — Не Бревален.

— Значит, не король, — пробормотал явно подумавший о том же Арсений, опускаясь в кресло и жадно следя, как Игнаций торопливо вскрывает пакет. — Свет Истинный и Благодать его, храните герцога Альбана…

— Да хранят… — привычно отозвался Игнаций, пробегая глазами письмо.

Ему пришлось перечитать еще дважды, чтобы убедиться — все понято верно. Что ж, не то чтобы он совсем не ожидал… Но точно не такого!

— Читайте, — разрешил он, перебрасывая письмо Каррачиоле, поймавшему тяжелый лист, как собака ловит кусок на лету.

— Бред какой-то… — еще через несколько минут растерянно отозвался Каррачиола, внимательно изучив послание, и эта растерянность в голосе многоопытного и неустрашимого инквирера подтверждала — все очень плохо.

— Бред, — согласился Игнаций, жалея о выпитом вине, которое теперь расслабляло и звало в постель, а не к раздумьям и действиям. — Домициан — святой? Наш архиепископ — и чудо небесное?

— Нет, почему же, вот в стрелу с соборной колокольни я вполне поверю, — пробормотал Каррачиола, вглядываясь в строки письма, словно мог разглядеть за ними случившееся в Стамассе. — Стрела — это возможно… Ну, ее, положим, вряд ли небеса послали, с таким люди лучше управляются. А хорош стрелок, однако! Видел я ту колокольню… Сверху по движущейся мишени, да неизвестно с каким ветром, да и времени у него было мало… Умелый человек стрелял!

— И попал, — сухо вернул Игнаций к действительности отца-инквирера, в голосе которого явственно слышалось если не восхищение, то уважение — уж точно. — Попал, об этом все единого мнения. И ушел крышами, в этом тоже показания свидетелей сходятся. А стрела… Кстати, не стрела, а болт арбалетный, и на том спасибо… Болт от его светлейшества отскочил. «Словно отброшенный невидимой дланью», — процитировал он письмо.

— Так-таки и отскочил…

Выпустив, наконец, письмо, Каррачиола глянул на Игнация блестящими столь молодо и ярко глазами, что оставалось только позавидовать инквиреру, почуявшему след новой загадки. Словно и не было долгих часов, проведенных в бумажной пыли.

— Определенно хорошо, что это была не стрела, — подытожил Каррачиола, повторив мысли самого Игнация. — Иначе слишком неоднозначно получилось бы.

Действительно, хорошо. Несколько веков назад на шестнадцатом конклаве Светлого города всерьез обсуждался вопрос о запрете луков. Не дело, мол, позволять использовать святой символ Церкви для мирских дел вроде охоты и войны. К счастью, после ожесточенных диспутов и обвинения нескольких архиепископов в ереси, победило здравомыслие: было признано, что посредством поражения стрелой — будь то зверь или человек — выражается воля Света. Очень ясно выражается, и не людям эту волю оспаривать. Но именно поэтому стрела, не поразившая Домициана Арморикского, это было бы… совсем уж неудачно! Неоднозначно, как метко выразился Каррачиола.

— Все, что делается по воле Света, к лучшему, — утомленно проговорил Игнаций. — Я помню, вы писали прошение об отпуске на родину, но с Моллем придется подождать. Ничего, потом возьмете мой камешек и сбережете время. Сейчас вы нужны мне здесь. Идите, Арсений, отдохните перед дорогой несколько часов. Я, к сожалению, провести с собой порталом никого не смогу, придется вам добираться верхами. И в этот раз возьмите эскорт! Человек десять, я распоряжусь — кого. Жаль, что Жермон так не вовремя уехал в горную глухомань гонять боуги, придется обойтись без него.